Первый олимпийский чемпион-мужчина в истории СССР Юрий Тюкалов (он выиграл в одиночке соревнования по академической гребле в 1952 году в Хельсинки) ушел из жизни в самый разгар Игр в корейском Пхенчхане. Тюкалов никогда не лез за словом в карман – но мы уже не узнаем, какой монолог он мог выдать в адрес наших хоккеистов, чуть не проигравших финал сборной Германии. Впрочем, к зимним Олимпиадам у многократного летнего чемпиона Тюкалова всегда было особое отношение.

Дело в том, что  если бы  вначале 1950-х Спорткомитет СССР принял приглашение МОК впервые участвовать не только в летних (Хельсинки), но и в зимних (Осло) Играх, вряд ли именно Юрий Сергеевич гордо и заслуженно носил бы всю свою жизнь звание первого советского олимпийского чемпиона. Классных лыжников уже тогда, в 1952-м,  в Союзе было много. Но полной уверенности в удачном выступлении сборной СССР на Олимпиаде в Осло у тогдашнего начальника советского спорта Николая Романова не было, а без доклада про общекомандную победу идти в Кремль на прием к Сталину не имело смысла. В итоге приглашение на зимнюю Олимпиаду в Осло советские чиновники проигнорировали, а приглашение в летний Хельсинки «было с благодарностью принято». В итоге 22-летний ленинградец Тюкалов сенсационно выиграл в заливе Мейлахти престижные «два километра» у действующего олимпийского чемпиона австралийца Мервина Вуда и всех остальных соперников.

Посмаковать все подробности той исторической для всего советского спорта гонки Юрий Тюкалов всегда соглашался с удовольствием. Но имелся важный нюанс: собеседник непременно тоже должен был быть в теме событий, произошедших в заливе Мейлахти в июле 1952 года. И знать, что ключевую победу Тюкалов одержал вовсе не в решающем заезде у Вуда, а еще накануне, в полуфинале, когда не пустил на призовой подиум американца Келли. Юрий Сергеевич очень не любил дилетантов.

Накануне первого моего интервью с Тюкаловым коллеги особо заострили внимание на этом моменте. И на первую (потом их было еще много) беседу с легендарным чемпионом я отправился, подготовившись как отличник.

И все прошло хорошо. Услышав на первых же минутах разговора фамилии австралийца Вуда, англичанина Фокса, поляка Кацерки (всех этих звезд гребного спорта молодой ленинградец обошел в финале финской Олимпиады), Юрий Сергеевич расцвел. Потом мы пили чай и беседовали уже не в мастерской, заставленной  под завязку медными бюстами Петра Первого (Тюкалов окончил училище им. Мухиной и был скульптором по металлу), а в уютной комнате наверху.

– Вуд, Фокс, Кацерка – на всех этих фамилиях я не сразу свое внимание сосредоточил, – неторопливо вспоминал Тюкалов. – Поначалу-то руководство сборной мне все уши прожужжало совсем другим именем – Джон Келли.  Американский гребец, очень сильный. Его сестра Грейс потом станет принцессой Монако… Требовалось отбирать зачетные очки именно у американцев любыми доступными средствами! Мне так задачу на гонку и формулировали: главное – обыграй американца. Сделаешь это – считай, не зря на Олимпиаду съездил. Что ж, задачу свою я выполнил. С Келли – простым и славным парнем, мы потом очень подружились – турнирная сетка свела еще в полуфинале, и я его обыграл, не пустив в решающий заезд. Руководство было очень довольно, и перед финалом я уже оказался предоставлен самому себе. Никаких накачек и пламенных речей, отвлекающих от нормальной тренировочной работы. Оставалось только форму сборной поменять. На свою собственную.

– В каком смысле менять? И зачем?

– Привезли нам, гребцам, шерстяную форму вместо хлопчатобумажной! На майке – большой картонный герб с серпом и молотом, углы которого больно кололи в грудь при гребке. Но это-то ладно, а вот на трусах, представь, была вставка из замши – на самом интересном месте! Того, кто такой дизайн формы придумал, самого в ней на банку посадить грести неплохо было бы… Я схитрил – и «парадный комплект» сверху, и свой собственный (старую майку и обычные сатиновые трусы) на финал на себя надел. Но на берегу переодеться не получилось: стукач, сопровождавший сборную везде и всюду, ни на шаг от меня перед стартом не отходил. Пришлось фактически пожертвовать разминкой. Уехал я в шерстяной форме поглубже в залив, там с себя ее содрал и бросил на дно лодки. Безо всякой задней мысли бросил, а получилось удачно: этот шерстяной комок потом впитывал в себя всю воду, которая  попадала в лодку по ходу дистанции, и скорость моя почти не гасилась.

– Я читал, что англичанину с поляком вы на трассе быстро шансов не оставили, а вот Мервин Вуд, душил вас преследованием всю гонку до самого финиша.

– Метров 500 оставалось еще пройти, а разница у нас с Вудом была – менее корпуса моей «Ласточки». Ее, кстати, не какой-нибудь русский умелец спроворил – получила наша сборная четыре лодки-одиночки в счет репарации от побежденной в войне Германии, представляешь? Три были из гондурасского кедра, а еще одна – из красного дерева. Которую мне взять и посоветовали – а я, дурак, согласился. Намучился я потом с «Ласточкой», она целых 17 с половиной кило весила, а лодка у Вуда – только 14… Но я отвлекся. Так вот, полкилометра всего остается, и я вижу, что сил у моего соперника, действующего олимпийского чемпиона, еще вагон. И так мне вдруг обидно стало! Что ж такое, думаю, неужели я ему сейчас отдам финиш – и все-все мои запредельные усилия, все мои бесконечно-изнурительные тренировки на Неве наперегонки с пароходами пойдут прахом?! Вспомнил я про эти тонны пролитого пота – и словно пресловутое второе дыхание на этой злости открылось. Вуд тоже запредельно выкладывался до самых последних метров, но я работал на этой волне с барашками при сильнейшем встречном ветре чище, экономнее. И сохранил больше сил на победный рывок.

– Это что еще за методика такая – наперегонки с пароходами?

– Моя собственная. Фирменная. Я придумал такую штуку. Вставал на веслах на Неве и ждал, пока от Летнего сада не стартует пароход, который возил отдыхающих до ЦПКиО. Это где-то пять километров. А у меня получалось примерно 600 метров форы перед пароходом, и до самого ЦПКиО я не должен был позволить ему себя обогнать. Потом маленькая передышка, пока кораблик высаживал пассажиров и загружал на борт новых, – и в обратный путь. Так вот разика четыре туда-обратно прогуляешься наперегонки с пароходом – света белого не взвидишь! Но именно эти тренировки мне на Олимпиаде, на этой финской волне особенно помогли. Вода в Неве ведь редко спокойной бывает…

Из следующих бесед с Юрием Тюкаловым я узнал, что в юности он делил свою любовь к спорту на две равные части: греблю и футбол. На поле играл на позиции крайнего защитника. «Тогдашний ленинградский стадион «Большевик» располагался прямо напротив гребной базы, я так и бегал туда-обратно через улицу с одной тренировки на другую. Но однажды, в важном матче на первенство города, так неудачно принял мяч, пущенный с углового, что загнал его в собственные ворота. Такой позор был, что не мог ребятам в глаза посмотреть. Пропустил одну тренировку, потом другую – и футбольная карьера моя на том закончилась».

В свои 87 Юрий Тюкалов ежедневно ездил в свою мастерскую – занимался чеканкой. С «Приморской» на «Московскую» с пересадкой. Потом на трамвае. Хотя был почетным гражданином Санкт-Петербурга. «Место-то в вагоне уступают?» – спросил я его во время нашей последней встречи. «Не всегда», – ответил он.

Александр Кузьмин

Город 812