Она откроет дверь машины и, на мгновение задержавшись, скажет: “Простите, что интервью у нас получилось не самое развернутое. Но вы, наверное, уже поняли, какой у меня сейчас период в жизни”.

Мы поняли, и потому претензий к Антонине МЕЛЬНИКОВОЙ, бронзовому призеру олимпийской Москвы в гребле на байдарках, нет никаких. Только признательность за то, что не отказалась. Хотя и могла.

Я лишь удивлюсь, что она, оказывается, жила через дорогу от средней школы номер 137, в которой мы, ученики спортивного спецкласса с буквой “С”, бурно обсуждали практически все, что происходило в советском и мировом спорте 80-х. У тех времен были свои кумиры, и гребля, традиционно медалеемкий для белорусов вид спорта, устойчиво ассоциировалась главным образом с одним именем — Владимир Парфенович. Кажется, после Олимпиады-80 он был самым популярным белорусским спортсменом, с ослепительной улыбкой и великолепной фигурой, так замечательно рекламировавшей спорт на воде.

— Гребля у нас всегда была хорошая. Кстати, в моем родном Рогачеве тоже есть олимпийский чемпион Николай Горбачев, он победил на Олимпиаде в Мюнхене на байдарке-двойке. Сейчас, правда, болен очень, нарушена работа мозжечка, и поэтому он не держит центр тяжести. Никто ничем помочь не может. Хотя Николай Степанович всегда был спортивным, очень долго соревновался по ветеранам, даже с внуком в одной лодке ездил.

— А вас ветеранский спорт прельщал?

— Нет. Один раз только села в лодку — в 39 лет. Уговорили принять участие в соревнованиях. Но этого раза хватило, чтобы понять: мне это уже не надо. А вот Коля другой, он всегда этим жил. Хороший человек.

— Вернемся в Рогачев той поры, когда вы только пришли в секцию гребли.

— Вначале оказалась в секции ручного мяча, в то время так назывался гандбол. В город приехала Нелли Александровна Радчикова — мастер спорта, игравшая за сборную республики. И мы с девчонками сразу пошли к ней. А потом меня уговорили перейти в греблю. Николай Васильевич Гавриленко посчитал, что этот вид спорта мне подходит больше всего. А знаете, чем он подкупил?

— Чем же?

— Верой в меня. Не думаю, что в гандболе я сделала бы головокружительную карьеру. А тренер все профессионально разложил по пунктам, когда и что я должна была сделать и выполнить. Поехала на первые соревнования в Гомель, как сейчас помню, на первенство облсовета ДФСО “Спартак”, там медаль выиграла. Это приободрило, дальше — больше. Разряды, соревнования рангом повыше. Все шло поступательно, именно так, как говорил Николай Васильевич.

— Следует полагать, конечной целью была Олимпиада?

— Именно. Гавриленко приводил в качестве примера Нину Гопову и Галину Крефт — олимпийских чемпионок Монреаля в двойке: мол, они смогли, а ты чем хуже? В то время на Олимпиадах в женской гребле разыгрывали только две медали — в одиночке и двойке на 500 метров. Кстати, белоруска Таисия Лаптева тогда отправилась в Монреаль запасной.

— Это серьезно. Потому что пробиться в сборную Союза было непросто.

— Так меня туда поначалу и не брали, даже в резерв. Рост у меня 162 сантиметра и потому перспективной никто не считал. Была так называемая модель идеальной гребчихи. Это 176, не меньше.

— Юлия Рябчинская — уникальная советская спортсменка, с которой, собственно, эту модель следовало рисовать — была выше вас лишь на пару сантиметров.

— Она была вундеркиндом. Впервые села в лодку в 20 лет, а уже через пять стала олимпийской чемпионкой Мюнхена. Конечно, трудно поверить, что эту колоссальную дистанцию можно “прошагать” за столь короткий срок, но это лишь подтверждает ее исключительный талант. И очень жаль, что через год после победы на Играх Юля трагически погибла. Уверена, такая личность еще долго могла бы оставаться лидером мировой гребли.

— Чем брали вы?

— Очень многое зависит от тренера. В первую очередь он должен поставить технику. А она у меня хоть и не являлась филигранной, как у Володи Парфеновича, но была правильной с точки приложения силы. Темп не был высоким, однако за счет сильного гребка я выигрывала у соперниц. В 1977-м впервые приняла участие в командном чемпионате страны. Хорошо прошла предварительные гонки, вышла в финал, где мне прочили пьедестал. Но как это часто бывает у неопытной молодой спортсменки — перегорела. Старт задержали на десять минут, и этого хватило, чтобы расклеиться. В итоге к финишу пришла четвертой. Правда, в следующем году стала дважды серебряным призером, в одиночке и двойке, и меня перевели в основной состав сборной СССР.

— Жизнь волшебным образом изменилась?

— Ну как сказать... Работы стало больше, в день три-четыре тренировки. Вначале зарядка, потом до обеда занятие и после него. Иногда до обеда тренировались два раза. Нагрузки большие, но наставники вносили разнообразие в тренировочный процесс. Мы и бегали, и плавали, и на лыжах ходили в Цахкадзоре, игровые виды тоже не забывали. Разносторонней физической подготовке придавалось большое значение, особенно зимой. Зал, штанга, тренажеры.

Постоянно сдавали контрольные тесты — бег на скорость. Тяга штанги, жим — на количество повторений, нам же абсолютная сила не нужна, а вот скоростно-силовая выносливость — самое то. Относились к этим тестам очень серьезно. Если норматив не выполнишь, на следующий сбор не поедешь. И соответственно распрощаешься с шансами на московскую Олимпиаду. За давностью лет цифр уже не вспомню, но что самый сильный гребок в сборной был у меня — это точно.

— Основными соперниками сборной СССР по гребле в то время были восточногерманские спортсмены. Наши пловчихи отмечали, что их визави из сборной ГДР были значительно крепче, выше и шире в плечах.

— Про “наших” немок я так не сказала бы. Они мало чем отличались от нас. Да и не очень сильно я верю в допинг, если честно. Нам в предварительном периоде подготовки кололи что-то, может, ретаболил, точно не скажу. Но знаю, что это было направлено скорее на увеличение мышечной массы. Вначале ты ее увеличиваешь, а потом с ней борешься — вечная история вида, в котором надо совместить силу и скорость.

На Спартакиаде народов СССР 1979 года в двойке победили Наталья Калашникова и Нина Дорох, мы с Таисией Лаптевой проиграли им только по фотофинишу. Они поехали на чемпионат мира в Дуйсбург и там победили. “Советский спорт” отметил этот успех, но с фотографии, помещенной в газете, на читателя смотрели почему-то не триумфаторы, а я и Лаптева. Тогда мой тренер сказал: “Ну все, это знак, что ты попадешь на Олимпиаду-80”.

В 1980 году снова чемпионат Союза. Там я стала третьей в одиночке, а так как у одного из призеров нашли допинг, то передвинулась на вторую позицию. Впрочем, главное, что отобралась для подготовки к Олимпиаде. Следующий сбор был в Рязани. Там я уже сидела в двойке с Калашниковой. Нашими главными соперницами были Крефт с Гоповой, которые собирались повторить олимпийский успех и в Москве. Последняя прикидка должна была быть уже непосредственно перед Играми, но руководство ее отменило и приняло решение, что в двойке идут Крефт с Гоповой, а в одиночке — Мельникова.

— Москва тех времен до сих пор вспоминается очевидцами с ностальгией.

— Город вычистили так, что на него было приятно смотреть. Деревню для спортсменов отгрохали шикарную — она была первой в истории Игр, которую затем намеревались использовать как жилой район. Поэтому там наряду с 16-этажными высотками были сразу спроектированы детские сады и школы. Кинотеатр, культурно-концертный комплекс, почта, магазины, кафе, рестораны — к нашим услугам было все. В деревне можно было жить, даже не выходя в город. Мы выступали уже под конец Игр и, понятное дело, смогли зацепить только часть насыщенной культурной программы. И все же на два концерта я сходила — на театр кукол Образцова и молдавский танцевальный ансамбль “Жок”, очень интересный коллектив, снимавшийся в “Свадьбе в Малиновке”. Но это было уже после нашего выступления.

— С хорошим настроением смотрели танцоров из “Малиновки”?

— С неплохим. Мне планировали второе место. Если смотреть кадры кинохроники, то видно, что именно за него я и боролась. Болгарка Ваня Гешева шла всю гонку впереди, а я накатывала на финиш, но не хватило 0,18 секунды. Она в том году появилась как черт из табакерки, я до этого ее в одиночке нигде не видела. А первой стала 18-летняя Биргит Фишер, с которой на той Олимпиаде бороться было очень тяжело, она была на голову выше всех, опередила Гешеву на полторы секунды.

— История показала, что тогда вы познакомились с одной из самых великих спортсменок мира не только в гребле. За свою жизнь Биргит Фишер выступила на шести Олимпиадах, на каждой из которых выигрывала золотую медаль. А всего у нее их восемь.

— Кстати, золото Игр в Сеуле в 1988-м у нее вырвала именно Гешева, через восемь лет взяв реванш за Москву. Ваня тоже была очень сильной спортсменкой. Кстати, наши руководители после Олимпиады не имели ко мне претензий. Они видели, кому я проиграла и в какой борьбе. Шансы на серебро у меня были бы значительно выше, если бы во время гонки дул встречный ветер, как я люблю. А тогда, как назло, был попутный. Гешева потом призналась, что ее любимый.

Немки выиграли и заезд двоек, Крефт и Гопова стали вторыми и проиграли даже больше, чем я. У нас со сборной ГДР всегда так было: то мы на Олимпиадах или чемпионатах мира вперед вырываемся, то они. В Москве, на домашних Играх, к сожалению, они взяли верх. А академики вообще увезли домой одиннадцать золотых медалей. Единственное золото взяли в двойке наша Лена Хлопцева и Лариса Попова из Тирасполя.

— В мужской байдарке немцев удалось обыграть главным образом усилиями Владимира Парфеновича.

— Володя — уникальный спортсмен, чего уж говорить. Трудяга, это то, что в нашем виде нужно прежде всего. Техника филигранная, прямо хоть кино снимай. Вредным привычкам не подвержен, режим никогда не нарушал. Целеустремленный, всегда точно знал, чего хочет добиться. Психологически сломить его, кажется, было невозможно.

Особенно нравилось в Володе то, что он самостоятельно выучил английский. Конечно, с помощью жены его тренера Анатолия Александровича Каптура — она преподавала этот предмет в нашем институте физкультуры, но тем не менее. Прилежно выполнял все задания. Как сейчас помню, у него были таблички — с одной стороны слово на английском, с другой его перевод на русском. И вот пока мы едем в автобусе, он их вынимает и изучает.

— Один из всей сборной?

— Да, больше этой привычки я ни за кем не замечала. Но Володе была свойственна роль лидера, так что никто не удивлялся. Он вообще всегда был очень коммуникабельным человеком, у которого много друзей. К нему тянулись все. И не только наши. На тренировках всегда вокруг крутились иностранцы, смотрели за его техникой, пытались понять секрет побед. Но он молодец, никому не отказывал, отвечал на все вопросы. Нам было приятно, что у сборной СССР такой вожак.

— Как родина наградила вас за бронзу на Олимпиаде?

— Чествования были и в Москве, и в Минске. В Георгиевском зале Кремля наградили медалью “За трудовое отличие”, у нас от профсоюзов получила хрустальную вазу, а от Совмина БССР — наручные часы “Луч”.

— По нынешним временам звучит даже как-то издевательски.

— Тогда времена были другие, сражались не за материальные блага, а за родину. Перед Олимпиадой постоянно встречались с ветеранами, с трудовыми коллективами — давали клятву, что отдадим борьбе все силы. И все без малейшего пафоса. Знали: за нами огромная страна, и если мы попали в сборную, то бороться надо только за медали. Что касается материального вознаграждения, то за первое место, если не ошибаюсь, давали 3000 рублей, за второе 2000 и за третье 1200 или 1300, не помню уже.

Тогда символом Олимпиады был очень симпатичный Мишка. Часть своего гонорара я сразу же на него и потратила. Надо было много подарков домой привезти: тренеру, друзьям, родственникам.

Но самое главное — получила однокомнатную квартиру. Правда, досталась она с приключениями. Дело в том, что из-за сборов я не могла полноценно учиться в институте физкультуры и потому взяла академический отпуск, чтобы спокойно готовиться к Олимпиаде. Потом, смотрю, срок уже выходит, а в институте никто особо не волнуется на мой счет.

А один из тренеров сборной СССР предложил продолжить образование в Москве: дескать, проблем не будет. Там же пообещали и квартиру. Кто-то об этом узнал, доложили руководству, меня вызвали и сказали, что республика в состоянии обеспечить своих спортсменов сама. Квартиру дали в Зеленом Луге, ну и в институте, понятно, тоже восстановили.

— Хорошие исходные данные для дальнейшего успешного продолжения карьеры.

— В 1981 году я считалась уже опытной спортсменкой, лидером сборной, которую ставили в пример молодежи. А это значит, что передышки во время тренировки себе уже дать не можешь. Как же так — все смотрят. И перетренировалась... К тому же вначале сидела в двойке с Калашниковой, а затем с Даной Люлите. И они обе ушли в декрет. Как-то все один к одному сошлось.

Закончила в 1983-м, мне было 25 лет. Вроде и не сильно много, особенно по сравнению с Фишер, однако уже чувствовала, что свой ресурс в большом спорте отработала. Тем более во всех сборных СССР пошло такое веяние, что команды надо омолаживать. На мой взгляд, довольно спорное утверждение, но если ты не на две головы выше конкурента, то предпочтение в любом случае отдадут вчерашнему юниору.

— По окончании вуза могли бы стать тренером.

— Не рвалась я туда. Это особенные люди — с врожденным чутьем на таланты. Я им не обладала. Да и работа такая, что постоянные разъезды. Как сказала жена Николая Козеко: “Я его девять месяцев дома не вижу”. Заходить на новый виток после большого спорта могут или свободные, или очень целеустремленные люди.

— Тем более большой спорт здоровью не сильно способствует.

— Не знаю, у меня никогда проблем не было. Сердечко побаливало, но так всегда случается, когда резко сбрасываешь нагрузки. Организм адаптируется к новому образу жизни.

Проблемы с другой стороны подобрались. Случилась недавно со мной нехорошая история, и теперь борюсь за свое здоровье. С июня. Кто меня со стороны видит, считает, что все получается. Но как оно будет дальше, неизвестно.

— Вы довольны своей второй частью жизни — после спорта?

— Вполне. Пришла в ВДСО “Трудовые резервы”, которое потом претерпело целый ряд изменений в названии и специфике подготовки спортсменов. Выходит, сейчас в том же здании на проспекте Победителей работаю методистом в школе олимпийского резерва по прыжкам на батуте и акробатике. Мне нравится работа с документами. Хотя понятно, соприкасаться приходится и с тренерами, и со спортсменами, и даже с родителями.

Дети сейчас более продвинутые и раскованные. Интересуются, как было до них. Чего-то не понимают. Помню, мы как-то в детстве приехали на сбор в Донецкую область, город Зугрэс. Жара страшная, а воды в магазинах нет. Из крана течет хлорированная, пить нельзя. Выкрутились с большим трудом. Но тогда трудностей везде хватало. В абхазском поселке Речьхьи, например, была база профсоюзной сборной страны, но жили мы там вечно в каких-то бараках. Вместо душа мылись у заброшенной колонки. Посушиться негде, на тренировку идешь два километра по ущелью... Впрочем, тогда мы слышали рассказы знаменитой Антонины Серединой и понимали, что в 60-70-х и такого не было. Так, переоделись под кустиком и пошли на тренировку.

— Сейчас условия для тренировок куда интереснее.

— Думаю, да. Болела за девочек наших на Олимпиаде. У нас очень хорошая четверка. Все сильные, умные, талантливые, знают, чего хотят. Другое дело, что уровень конкуренции в мире вырос многократно, и поэтому стать третьими на Играх — очень хороший результат. Им и тяжелее, но и возможностей больше — программу женской гребли на Олимпиаде по сравнению с нашими временами расширили в два раза.

— Как прокомментируете отстранение нашей мужской команды от Рио?

— Очень жалко, что никто за это не ответит. Да, наверное, можно попробовать побороться за какую-то материальную компенсацию, и это правильно, но Олимпиаду уже не вернешь. Это напоминает мне историю с Иваном Тихоном и Вадимом Девятовским, которым тоже удалось отстоять свое доброе имя. Но опять же время назад не отмотать и можно только предполагать, как могли бы они выступить там, куда их не пустили.

— Однако же взяли реванш. Тихон добыл серебро в Рио, Девятовский оказался отличным управленцем и придал деятельности федерации легкой атлетики завидный импульс.

— Мне всегда нравились люди, которые брали на себя больше, чем другие. Вот я, например, на встречи с детьми уже не хожу. Считаю, ушло то время, да и вряд ли им интересны спортсмены из 80-х. Скорее больше тянет к тем, кто сейчас на слуху. А вот Сергей Лаврентьевич Макаренко — председатель союза олимпийцев страны и первый белорусский олимпийский чемпион — так не думает. С большой охотой в благородном деле просвещения подрастающего поколения участвует. Для него вся жизнь — это спорт. Макаренко постоянно в движении, общается с людьми, живет их проблемами. Знаю это по себе.

Последние слова Антонина Алексеевна произносит, глядя в окно. Ее кабинет давно опустел, и вахтер с первого этажа не поленился подняться, чтобы проверить, когда из школы уйдет последний работник.

Нельзя не заметить, что вид из ее окна открывается шикарный — на Троицкое предместье и бурную реконструкцию набережной Немиги. Наверное, уже летом она будет радовать взгляды беспечно отдыхающих минчан. И как тогда работать, когда за окном теплынь, вода и ассоциации, которые невозможно забыть тем, кто провел славный кусок жизни в байдарке, разрезая просторы лучших гребных трасс мира.

Впрочем, все это уже в прошлом, и, отвечая на вопрос, чего ей еще хочется добиться в жизни, бронзовый призер Олимпиады-80 говорит просто: чтобы она, эта жизнь, с ее бумажками, взволнованными родителями, матерыми и молодыми тренерами и маленькой внучкой, которая ходит на фигурное катание, продолжалась.

И мне хочется написать то, что постеснялся сказать при прощании. Боритесь. А мы, как и тогда, в 80-м, будем за вас болеть. И, конечно, встречного ветра в лицо.

Сергей Щурко

Прессбол